А. Капитанов
Из воспоминаний кодировщика-шифровальщика Морского космического флота СССР
Поводом для написания этих воспоминаний явилась публикация в круп-нейшей российской ежедневной газете METRO 15 ноября 2021 г. При входе в метро, получил экземпляр утренней бесплатной столичной газеты № 149, где моё внимание привлёк заголовок: Изучаем историю шифрования в России и не только. С волнением открываю страницу 14 (скан прилагается). На ней публикуется материал с фото разных шифровальных устройств государств мира. Пробегаю глазами сверху-вниз по картинкам устройств разных веков, надеясь увидеть фото отечественной техники. Ожидания подтвердились! Внизу страницы приведён цветной снимок самой известной в СССР дисковой шифровально-кодировочной машины М-125-3М, «Фиалка-3М». Она была засекреченной до недавнего времени и никогда ранее не показанной широкой публике. Машине было присвоено наименование «Фиалка» благодаря её компактным размерам. Изделие было разработано по заказу Вооружённых Сил Союза ССР и её модификаций для организаций и ведомств СССР. На этой машине в течение 13 лет мне довелось работать в Морском комплексе в должности техника-кодировщика. Для меня тот период работы в Службе космических исследований (СКИ) был интересным, предъявлялась высокая ответственность за соблюдение правил кодирования, что было связано с успехом итогов экспедиционных рейсов. Служебная информация о работе и жизни экспедиций, открыто передаваемая в Москву из районов Мирового океана, должна была быть надёжно защищённой, закрытой от глаз потенциально желающего её получить. С 1968 года необходимость в обеспечении Морского комплекса современной криптографической связью обосновывалась возрастающим ростом закрытой переписки между Центром управления космическими полётами (ЦУП) и экспедициями космического флота находящимися в заграничном плавании. Прежде используемый способ ручного кодирования информации с использованием кодовых блокнотов имел ограниченные возможности и стал совершенно непригоден для оперативного обмена служебной информацией. Был ещё недостаток, использование формализованных сообщений не позволяло получателям однозначно толковать информацию, отчего хромала и сама достоверность сообщений. Наоборот, применение кодировочных машин позволяло широко расширить возможности оперативной связи для взаимообмена между пунктами по быстроте и качеству пересылаемой информации. На судах, имеющих спутниковые каналы связи, появилась возможность передачи крипто сообщений на существующих тогда скоростях передачи телеграфной информации. Криптограммы на перфолентах считывались с трансмиттеров телеграфных аппаратов в линию связи с ЦУПом. На малых судах Морского комплекса не было спутниковой связи, криптограммы передавались по КВ-связи судовыми радистами ключом на Москву-Радио, входящие крипты принимались ими на слух, с печатью на бланке пишущей машинки. Поскольку суда считались подвижными пунктами, связь с ними могла быть организована только по открытым радиоканалам и потому нуждалась в закрытии служебной и секретной информации. Использование шифрующих электронно-механических устройств криптосвязи повышало защищённость кодированной информации от несанкционированного вскрытия. Если бы кто-то в 70-х годах попытался раскодировать буквенную криптограмму с использованием современных ЭВМ, на такую скрупулёзную работу могло бы уйти четверть века! Однако такая теоретически возможная удача не позволила бы найти ключ для раскодирования других криптограмм. Ключ каждой криптограммы был одноразовым! Вот за что хотелось бы выразить слова благодарности отечественным учёным и специалистам, создавшим Фиалку-3М, которую можно бы было отнести к оружию. Да, да, поскольку эта техника в течении 4-х десятков лет, с конца 60-х годов надёжно служила безопасной переписке всем Вооружённым Силам, внутренним и внешним организациям СССР. Только в 2021 году с этого компактного и надёжного к применению в любых условиях устройству был снят гриф секретности. Во впервые открывшемся в России Музее криптографии широкой публике демонстрируют это умное средство связи. Технические характеристики Фиалки, электронно-механического устройства, оставлю за рамками моих воспоминаний. Но, особенно хочу отметить её высокую надёжность и рациональную простоту работы с использованием сменяемой ключевой документации. Прошло более сорока лет с момента моей работы кодировщиком, но если бы вдруг сейчас меня разбудили бы ночью и попросили бы принять или отправить кодированное сообщение по существовавшим правилам – смог бы! Теперь эта техника, расшифровать информацию которой никому не удавалось, ныне не используется, на смену ей поступили ещё более совершенные устройства криптографии. А тогда, как подчёркивали наши наставники, чтобы раскодировать лишь одну нашу криптограмму с помощью ЭВМ, ей понадобилось бы лет 20 непрерывной работы. При этом столь продолжительный подбор ключа не позволил бы ЭВМ с ним раскодировать другие криптограммы. Вот это надёжность! Потому в душе наших кодировщиков сохраняется гордость не только за причастность к делам бурного развития космонавтики, но и за работу на кодировочной машине «Фиалка 3М» уникальной разработки отечественных конструкторов.
Вот пример надёжности работы этого устройства, о котором посетителям Музея криптографии рассказывают его экскурсоводы. У живого экспоната Музея я вновь услышал историю о гибели советской подлодки К-129 с 98 членами экипажа и тремя баллистическими ракетами Р-21 в марте 1968 года. По причинам до сих пор точно неизвестным лодка затонула неподалёку от Гавайских островов. ЦРУ США за шесть лет работы и почти за 4 миллиарда долларов создали проект для подъёма погибшей субмарины. Извлечь с глубины 5600 метров подводную лодку СССР для ЦРУ США было особенно важно, ведь такие дежурили возле берегов США. Их интересовало не только вооружение лодки, больше всего им важны были шифры, изучив которые, американцы могли выяснить, каким образом происходит кодировка информации в СССР. В то время выделенных на проект ЦРУ средств могло бы хватить на отправку новых экспедиций на Луну! Советскую лодку с пробоиной в борту США нашли в океане самостоятельно. Им повезло, официально СССР не заявил, о гибели К-129. Поэтому лодка считалась бесхозной. Этот факт дал американцам возможность извлечь её с глубины для изучения. Если же СССР сделал бы официальное заявление, место и сама лодка имели бы статус захоронения. В этом случае уже никому бы нельзя было проводить любые манипуляции с субмариной без разрешения Советского Союза. В 1974 году американцы начали поднимать носовую часть лодки длиной 48 м. Но при подъёме она разломилась, и крупная часть с 3 стратегическими ракетами субмарины ушла обратно на дно. На поверхность в итоге удалось извлечь лишь 12 м. носовой части лодки с двумя ядерными торпедами. В этой секции К-129 специалисты судна Glomar Explorer нашли 6 тел советских моряков, их американцы захоронили в океане по правилам ВМФ СССР. Видеозапись церемонии была передана российским властям уже после распада Союза. Подробнее об этом можете узнать и посмотреть в интернете. За действиями американцев в океане с помощью вертолёта наблюдал советский корабль измерительного комплекса ТОФ Чажма.
Как руководство морского комплекса отнеслось к выбору кандидатур для обучения профессии кодировщиков и работы в экспедициях? Большинство сотрудников экспедиций удовлетворяли качествам надёжных исполнителей, умеющих хранить тайну. Перед поступлением на работу в морской комплекс все кандидаты, имея необходимые рекомендации, проходили тщательный отбор. Однако для овладения криптографией обучаемому требовалось элементарное условие: уметь печатать на клавишной технике. К тому времени стаж «машинистки» у меня был накоплен. В составы групп подготовки на должности кодировщиков охотно принимали и девушек. Так, Валентина Померанцева, молниеносно печатающая на телеграфном аппарате, с опытом работы на центральном узле связи наземного КИКа, была охотно принята в группу освоения шифровального дела. Нашим обучением занимались офицеры, выпускники Высшего военного краснодарского училища связи. Почему? В те времена космическое ведомство было учреждением военным. Потому и обучение гражданских специалистов-кодировщиков проводилось в недоступном постороннему глазу помещении. Находилось оно на территории главного военного учреждения столицы в глубоком подземелье, в бункере для И.В. Сталина, в его т.н. дубовом кабинете, где стены обшиты панелями из дуба. Дойти до него нужно было длинными подземными коридорами, переступая через пороги массивных металлических дверей с клинкетными запорами.
В памяти храню эпизод со сдачей там выпускного экзамена. Во время практической работы по кодированию сообщений в наши затылки смотрели зоркие экзаменаторы, следящие за точным исполнением правил обработки текстов. Старший и очень требовательный преподаватель, майор Климентьев Александр Иванович, тихо скользя за спинами экзаменуемых, задержался за моей спиной, я почувствовал это боковым зрением. Тогда, я полагал, что он наблюдает за моей сосредоточенностью при выполнении выданного мне задания. Но вдруг, со всего размаха руки, он ударил рядом со мной по столу длинной металлической линейкой. Сильный хлопок встрепенул всех экзаменуемых рядом. Оглушённый резким, как выстрел звуком, я чуть не подскочил со стула. Работать на клавиатуре нас учили вслепую, чтобы не подглядывать за движением пальцев рук над тастами клавиатуры. Всматриваться требовалось только в текст на пюпитре, чтобы не сбиться, не потерять знаков и фраз текста. Во время неожиданного удара по столу я не сконфузился и не сбился, мгновенно поняв вводную экзаменатора уже через пару секунд, продолжил набивку текста. Так наши военные наставники проверяли нас на профпригодность. У них, людей военных, такой способ проверки нервов экзаменуемого мог ассоциироваться с учебными командами типа: «вспышка слева, вспышка справа». Главным для сдающих такой экзамен, не оказаться в растерянности, не сбиться в наборе текста, не обращая внимания на посторонние неудобства продолжать зачётную работу.
Среди выпускников первого набора кодировщиков в 1968 году оказались: Юрий Кузнецов и Василий Корман – на КВК; Виктор Черенков – на КВК (АСК, Моржовец); Александр Жуков – на Боровичи (Бежица, Моржовец, КПБ). Среди обучавшихся в наборе 1969 г. вместе со мной в бункере Сталина оказались кодировщики:
Михаил Ахмедсафин — на Кегостров, Александр Костюк – на Моржовец, Алексей Курбатов и Яков Данилов – на КЮГ; Леонид Ладутько и Василий Нестеров – на АСК; Наталья Куприкова и Ирина Зейналова – для работы в Управлении СКИ. Фамилии умерших товарищей тут и далее выделены мной жирным шрифтом.
По возвращении из полугодовых рейсов, побыть нам в отпуске более месяца не удавалось, кодировщиков с опытом назначали на суточное дежурство при пункте управления флотом. Так кодировщики, продолжая работать во взаимодействии с коллегами находящимися за рубежом, не забывали о правилах закрытой связи, помогая новичкам в Москве быстрее достигнуть необходимого опыта. Вместе с Михаилом Мироновым (АСК, КВП, Кегостров, КВВ) мы попытались создать общий список кодировщиков СКИ из запомнившихся нам фамилий. Кроме уже мной упомянутых фамилий в общем списке оказались:
Валентина Авдашкина (КЮГ), Владимир Александров (АСК, КВП, Кегостров), Игорь Алексеев (Боровичи, АСК), Василий Анищенко (СКИ), Владимир Бараев (КВК, Моржовец, КГД), Игорь Богословский (АСК, КЮГ), Сергей Борисов (КВК, КЮГ), Владимир Буров (Боровичи, КЮГ), Вячеслав Васильев (КЮГ, АСК, КВП), Николай Герасин (КЮГ), Александр Губанов (КВВ, КГД), Александр Данилкин (КВВ), Александр Дубровский (СКИ), Игорь Ерхов (СКИ), Анатолий Залогин (Кегостров), Иван Козар (АСК, КГД), Валентин Клочков (КЮГ, КВК), Александр Козлов (СКИ), Игорь Королёв (КВВ), Александр Коныгин (СКИ, КВП), Николай Крылов (КЮГ, Боровичи, КГД, Моржовец), Николай Крюков (Боровичи), Владимир Кузнецов (Кегостров, АСК), Юрий Кузнецов (КВК), Евгений Левдиков (КВК, Боровичи), Юрий Леденёв (КВК), Виктор Логвиненко (Моржовец), Анатолий Лычковский (Моржовец), Леонид Любимов (Кегостров, Ристна), Александр Минаков (Невель, КВВ), Михаил Миронов (АСК, КВП, Кегостров, КВВ), Олег Орехов (Моржовец, КВК, КГД, КВВ, КЮГ), Юрий Осаковский (Моржовец, КЮГ), Дмитрий Павличенков (КГД), Сергей Перов (КВВ), Владимир Потапов (АСК), Станислав Протазанов (КГД, КВВ), Александр Пузиков (АСК, КЮГ, КПБ, КВП), Алексей Сеньков (АСК), Геннадий Сергеев (КВК), Николай Струков (СКИ), Юрий Сумской (КВК, КГД), Андрей Тимошков (Кегостров), Виктор Ткачёв (КЮГ), Михаил Цыганков (СКИ, КПБ), Сергей Шагай (КВП), Владимир Черенков (Моржовец, АСК), Валерий Фетисов (АСК), Сергей Фомичёв (Боровичи). И это ещё не полный список наших коллег.
Период работы кодировщиком в Службе до моего назначения на инженерную должность остался в памяти более ярким, он был первой половиной моей космической одиссеи. Тогда, подменяя специалистов по разным причинам их невозможности продолжать ходить в рейсы, довелось работать на 4-х судах космической флотилии, побывать в разных районах океанов и в различных иностранных портах. Повышение в должности произошло в связи с моей заочной учёбой и переходом на 4-й курс обучения в ВУЗе, после чего все остальные рейсы до 1991 года совершил в отделе связи флагмана. С тех пор, как и большинство сотрудников экспедиции, я уже не знал вперёд о планах работ в океане, предстоящих заходах в иностранные порты, когда наступит срок возвращения из рейса. А прежде? Мне нравилось знать о перспективах рейса. Особенно приятно было подчинение одному единственному начальнику, начальнику экспедиции, никто кроме него не имел права зайти в мою лабораторию.
В длительных рейсах моряков тяготит неизвестность окончания срока экспедиционных работ. Врачи откровенно заявляют, что после 4-х месяцев у всех практически здоровых моряков проявляются отклонения от нормальной психики. Нередко отдельные моряки не выдерживали тяжёлых физических и моральных нагрузок в долгих рейсах, у некоторых случались нервные срывы, и таких руководство было вынуждено под любым предлогом и любым способом отправить на берег попутным судном, либо на самолёте из ближайшего порта.
Помню случай с выявлением инфицированного больного в составе экипажа. На НИС Бежица, в 1974 году, находящемся на 54 градусе в Южной Атлантике, в точке предстоящего контроля включения разгонного блока спутника связи Молния на эллиптическую орбиту. От судового врача капитану поступила информация: в трёхместной каюте экипажа у одного из моряков обнаружено заболевание туберкулёзом. Больного нужно было срочно эвакуировать на землю, отделить от проживающих вместе с ним соседей. Но уйти с рабочей точки нельзя, результат наших измерений у берегов Антарктиды оценивался огромной суммой затрат создания спутника для обеспечения связи и телевидения народам Крайнего Севера. Да и расходы за весь пройденный нами путь оценивались великой суммой. Как же направить на излечение больного на родину? Попутным судном? Однако трасс советского флота, пролегающих через район нашей работы не было. Капитан Баглай В.И., запросив пароходство в Одессе, получил ответ: только через пару недель относительно близко к точке нашей работы, в «глухом» от напряжённого мореплавания районе проследует судно ЧМП, которое может принять больного для его доставки в порт Одесса. Узнав об этом, невольными секретоносителями, в том, что среди здоровых на судне пребывает больной туберкулёзом, стали и мы с начальником экспедиции. Две недели! О болезни члена экипажа, угрожающей его соседям по каюте и всем на судне никому нельзя было рассказывать, необходимо было сохранять служебную тайну до встречи с попутным судном. А иначе? Да всё судно вмиг могло обратиться «броненосцем Потёмкиным». А машинист, не подозревающий наличия у себя опасного заболевания, угрожающего и соседями по каюте, только через пару недель был отправлен на родину. Вынужденное скрытие информации о заболевшем, в данном случае, способствовало выполнению запланированной задачи рейса, соответственно и обеспечению программы работ в космосе.
В профессии кодировщика-шифровальщика экспедиции имелись свои достоинства и издержки. Например, при следовании кодировщика с секретной аппаратурой в поезде из Москвы до судна в порту приписки, его всегда сопровождало вооружённое лицо. Аналогично, по возвращению из рейсов, кодировщика с аппаратурой встречал и сопровождал офицер с ПМ до самого порога Службы. Во время встречи моряка-шифровальщика на вокзале в Москве встречающие родные и близкие принимали лишь его личные вещи. А самого моряка у вокзала, вместе с его загадочно выглядевшими серыми ящиками, обитыми металлическими уголками, встречал зелёный военный газик. Но подобные издержки, по сравнению с преимуществами профессии кодировщика — не в счёт. У нас была интересная, творчески захватывающая и ответственная работа. Мы были в курсе всех событий и даже экстремальных ситуаций в рейсах. Вот некоторые примеры:
Судовые радисты, приняв криптограмму из Москвы, могли вызвать нас за ней в любое время суток. Случившееся произошло в январе 1975 года на НИС Ристна, в его 9-м экспедиционном рейсе. Такая криптограмма пришла мне поздно вечером, когда экспедиция уже готовилась ко сну. Взяв ключи от помещений в трюме, спустился в свою лабораторию. Почувствовав неприятный запах бензина, подумал, что перед моим приходом могла проводиться профилактика техники с применением ЛВЖ. Приступил к работе, он она не ладилась из-за усиливающегося запаха. Голова отяжелела, стучало в висках, пошли сбои в наборе несмыслового буквенного текста. В моём помещении накапливалась атмосфера неприятного запаха паров ГСМ, вынуждающая покинуть трюм, выйти на открытый воздух. Но хотелось быстрее закончить работу и узнать новости, присланные из Москвы. Вдруг, прямо под ногами, из-под линолеумной обшивки пола и щелей плинтуса увидел под напором бьющие фонтанчики тёмной жидкости, это было дизельное топливо. Срочно вызвал начальника экспедиции Косыгина А.А., а он, по тревоге – всю экспедицию. О происшествии сообщили капитану судна Попову Э.Е. и опасная ситуация была очень вовремя предотвращена. Как оказалось, в связи с предстоящим заходом НИС Ристна в канарский порт Лас-Пальмас, с учётом дальнейшей продолжительности рейса, капитан судна вместе со стармехом решили максимально пополнить запасы горючего. Оба руководителя экипажа, на этом судне оказались впервые. Они даже не знали, что выбранный ими танк для слива остатков топлива уже много лет не подлежал обслуживанию из-за его недоступности. С переоборудованием грузового судна в экспедиционное его лаборатории в 1966 году настелили в верхней части трюма (твиндеке), над поверхностью танка для запасного топлива. Таким образом, резервный танк для запаса горючего, в закрытом и невентилируемом трюме, на долгие годы оказался спрятанным среди балласта (щебёнки) и никогда до 1974 года не обслуживался. К тому времени Ристна уже совершила восемь экспедиционных рейсов. В условиях отсутствия вентиляции и повышенной влажности все восемь лет недоступный и изолированный от ухода танк ржавел. При нагнетании в него под давлением дизельного топлива, через образовавшиеся в результате эрозии металла свищи, солярка мгновенно проникла в лаборатории. Не будь меня в тот момент на рабочем месте, судьба судна и его моряков могла сложиться иначе. Солярка могла замкнуть электропроводку, проложенную вблизи у плинтусов пола экспедиционных помещений и тогда могла бы произойти ужасная беда на экваторе посреди океана, в знойном Гвинейском заливе…
Другая похожая на вышеописанную ситуация произошла с наступлением сильного шторма на борту НИС Бежица c креном, достигавшим до 35 гр. Криптограмму получил у радиста поздно вечером. Шторм усиливался, а вместе с ним – амплитуда качки и треска уставшего металла судна. Но не сильная качка, не периодически сильные удары волн в борт, не были причиной откладывания работы на потом. Как и на Ристне, мне предстояло спуститься в трюм, в лабораторию, чтобы раскодировать поступившие из Москвы свежие указания. Спустившись по трапу в трюм, застал беспорядок в телеметрической лаборатории станции Трал. От сильной качки по полу со звуком ворвавшегося «бразильского карнавала» перекатывались от стены к стене незакреплённые по-штормовому предметы: 50-литровые проявочные баки, массивные детали антенн, стулья операторов на круглых подставках. При очередном сильном ударе волны в борт угрожающе опасно сорвался со своего штатного места большой металлический двухтумбовый стол, он взял курс к левому борту, будто стенобитная машина, решительно нацелился пробить своей массой борт судна. Самостоятельно остановить тяжёлый предмет от перемещения мне одному было не по силам. Вместе с тяжёлым ЗИПом станции и запасными увесистыми трансформаторами станции в его ящиках весить он мог около 300 кг. Сообщил о ситуации начальнику экспедиции Щеглову А.В., весь коллектив по тревоге прибыл в трюм. Сотрудники стали свидетелями халатного упущения монтажников при оборудовании лаборатории, тяжёлая мебель в центре лаборатории не была приварена к полу. Опять-таки, благодаря нахождению кодировщика в нерабочее время в трюме, во время шторма была предотвращена опасная ситуация, грозившая разрушением технического оборудования экспедиции. Концами капроновых оттяжек временно зафиксировали незакреплённое по-штормовому имущество, ущерба лабораторному оборудованию от шторма не принесено.
Иная, менее драматическая ситуация, случилась также во время шторма с участием 2 кодировщиков на борту НИС Академик Сергей Королёв в декабре 1973 года. Судно находилось в «штатной» точке работ (43 гр. Сев.Ш.) вблизи самого коварного в мире острова Сейбл. В то зимнее время года у острова бушуют сильные шторма, но судну предстояла работа по контролю полёта запускаемого космического корабля Союз-13. Точка работ возле острова-кладбища кораблей Северной Атлантики выбрана не случайно, из неё видны шесть витков пилотируемых полётов невидимых с территории СССР. По правилам кодированной связи, вся ключевая документация, накопленная за истекшие трое суток, должна быть уничтожена путём сожжения с записями об этом в учётных журналах. Данное указание сверху явно противоречило требованиям Устава мореплавания, где прописан запрет на применение открытого огня на судах советского флота. Специальной сжигательной установки в распоряжении кодогрупп никогда не было. Для такого способа уничтожения документов была лишь временная договорённость с капитаном судна о сжигании бумаг в металлической ёмкости на корме. Для этого мы обычно выбирали тёмное время суток, чтобы своими действиями не привлекать к себе любопытных лиц. Уничтожение документации могло происходить на корме под внешним наблюдением матроса пожарной команды экипажа, такое требовал капитан. Как обычно, своим звонком на мостик, пригласили пожарного матроса-наблюдателя. В качестве переносной печки для сжигания я приспособил металлический контейнер-бак для хранения металлических коробок с частями кинофильмов. Ёмкость бака, примерно на 20 литров, вполне подходила для сжигания накопленных бумаг. Его крышка плотно закрывалась с защёлкиванием накидного рычажного замка. Для горения бумаг в основании бака пробил отверстия для воздуха. К крышке печки был прикреплён дымоход с защитной сеткой от вылета несгоревших фрагментов. Устройство имело общее сходство с самоваром. Испытания с перфолентой показали удобство его применения на судне, но в условиях безветренной погоды. Однако в тот штормовой день был сильный ветер, нёсший солёную пыль верхушек волн. Чтобы в таких условиях скорее поджечь содержимое, попросил сотрудника Ивана Козара заранее плеснуть в топку немного бензина. Однако Ваня, по-видимому, перестарался. Как только я поднёс зажигалку к отверстиям сжигающей печки — раздался взрыв, в результате которого верхнюю крышку контейнера сорвало вверх на десяток метров, а вместе с ней по ветру за борт в море улетела и вся предварительно измельчённая ключевая документация. Мы впали в оцепенение от случившегося, на корме будто произошёл запуск корабельной сигнальной ракеты, К счастью, никто из ракетчиков-кодировщиков не пострадал, от взрыва паров бензина у меня лишь подгорел волосяной покров руки. Документация была уничтожена естественно-природным способом, чему свидетелем невольно стал пожарный матрос.
В завершение некоторых моих воспоминаний из жизни шифровальщика, сообщаю, 13 мая 2022 г. я побывал в первом и единственном в России научно-технологическом музее криптографии с его уникальной коллекцией шифровальной техники. Здание этого Музея криптографии впервые открыло свои двери для широкой публики 21 декабря 2021 года.
С 1946 по 1954 год здесь находилась Марфинская лаборатория, знаменитая «шарашка», где учёные разрабатывали аппаратуру для шифрования телефонной связи, создавали секретную аппаратуру закрытой связи. Сперва тут работали военнопленные, вывезенные из Германии специалисты. Затем к работе стали привлекать советских заключённых – учёных-математиков и лингвистов, среди которых был и писатель Александр Солженицын. Он был заведующим библиотекой, преподавателем английского и сотрудником акустической группы, которая в частности занималась улучшением качества речи в первой советской цифровой системе шифрования звука М-803. Возможно, Вы в 2006 году посмотрели телесериал «В круге первом», снятый по одноимённому роману. Он первая и большая экранизация произведения А.И. Солженицына, сценарий к которой написал сам автор. Актёры: Евгений Миронов, Дмитрий Певцов и др. Действие фильма происходит в 1949 году. В шарашке Марфино учёные-зэки работают над личным заказом самого Сталина – аппаратом секретной телефонии. Перед главным героем-учёным (его играет Евгений Миронов) стоит тяжёлый нравственный выбор: служить ненавистному ему режиму или променять счастье тёплой шарашки на тюремный этап, погрузиться в кошмар ГУЛАга, но не изменить своей совести.
В 1955 году Марфинскую шарашку преобразовали в НИИ автоматики, который продолжил разработку аппаратуры секретной связи. Именно в НИИ автоматики был создан «ядерный чемоданчик» — автоматизированная система управления ядерным арсеналом России.
На прилагаемых снимках рассекреченная Фиалка-3М, которая в течение 30 лет безотказно обеспечивала оперативную связь экспедиций Морского космического флота с ЦУПом и управлением СКИ. Она, как и построенные в СССР морские центры управления полётами, будто опередила своё время и с честью исполнила своё предназначение в условиях холодной войны. На ваших детей-школьников или внуков-учащихся старших классов современный интерактивный Музей произведёт неизгладимые впечатления. На игровых стендах ваши дети смогут зашифровать и расшифровать сообщения с помощью специальных тренажёров и симуляторов, разгадать криптографические загадки, обнаружить взаимосвязь криптографии и важных исторических событий, заглянуть в будущее.
