Подробнее
Тяжело было смотреть, когда в безвременье 90-х — начала 2000-х безжалостно уничтожался некогда мощный морской космический флот (МКФ) СССР. Однако ещё тяжелее видеть как в наше время, в период укрепления новой России, когда декларируется бережное отношение к истории страны, погибает последний представитель МКФ — научно-исследовательское судно (НИС) «Космонавт Виктор Пацаев».
«Космонавт Виктор Пацаев» — последнее живое судно морского космического флота СССР, судно — памятник космонавтике, таланту конструкторов и рабочих, дань памяти герою-космонавту Виктору Пацаеву, самоотверженной работе моряков в океане,. Мы не вправе потерять последний символ, «Аврору» космического флота. Иначе, что оставим своим потомкам? О каком патриотизме можно говорить с высоких трибун, уничтожая памятники, символизирующие начало и становление космической эры? Кто в русле «национальной идеи» передаст эстафету российским многоразовым челнокам, которые, как хотелось бы верить, будут покорять уже межзвездное пространство?
Памяти моего друга
летчика-космонавта СССР,
Героя Советского Союза,
генерал-майора ВВС,
доктора технических наук
Глазкова Юрия Николаевича
Когда 4 октября 1957 года страна советов запустила в космос первый в мире искусственный спутник, то, конечно, радость и гордость за страну была всенародная. Точнее не столько радость, сколько гордость за то, что страна, оказывается может делать что-то грандиозное. Хотя, наверное, в основной массе народ с трудом понимал, зачем нам этот спутник. Так же думал и я. И было мне всего l3 лет. Уж больно быт наш был скромным. Даже личный телевизор был для многих редкостью. Массовое строительство жилья для населения еще не началось. Пожалуй, больше всего были удивлены наши заокеанские и европейские «доброжелатели».
Время шло. Уже в космос летали славные собачонки-дворняжки «Белка» и «Стрелка», и запомнились на десятилетия.Я, как и все, был рад что наша страна впереди планеты всей в области космических исследований, но все же это было очень далеко от повседневной жизни и никоим образом на нее не влияло.
Годы шли дальше. Вот уже в космосе наш человек. Героический Юрий Гагарин. Даже тогда я не представлял, что когда-нибудь я буду иметь отношение к космическим исследованиям.
Прошло ещё несколько лет. Титов и Быковский побывали в космосе, а затем и первая в мире женщина космонавт Валентина Терешкова. В эти годы я закончил уже Высшее Инженерное Морское училище и начал работать на флоте в должности помощника капитана. В те годы в нашем доме жил известный капитан Баглай и командовал он научным судном «Бежица». Это судно и занималось обеспечением полетов космических кораблей. Однажды, после очередного рейса, капитан Баглай при встрече предложил мне пойти к нему третьим помощником капитана. Так началось мое становление на судах космического флота.
Незадолго до выхода в рейс, мы пошли в Николаев. Там для нас, на судостроительном заводе, изготовили большую антенну для мощного 25 киловатного передатчика.
Дело было в конце декабря. Я не держу зла или обиды на капитана. Но в ту ночь, при следовании по фарватеру Днепро-Бугского лимана, он продержал меня и боцмана весь переход на баке. Мы околели так, что с трудом говорили. Когда нас, уже после постановки на якорь, увидела сердобольная старпомша, то ни слова не говоря, налила по пол стакана водки. Правда, сочувствие было довольно странным: «Выпейте, согрейтесь, вы еще нам понадобитесь». Но не эти слова запомнил я, а холод. Когда это вспоминаешь, то даже летом становится холодно.
Старпомом y нас действительно была женщина и звали ее — Нина Тимофеевна Мосеева. Конечно, наш капитан был не в восторге от этого, но что поделаешь, если так решили “на верху”. Она была единственной женщиной старшим помощником капитана в Черноморском пароходстве. Правда, ходили слухи, что однажды она обратилась с просьбой в ЦК КПСС и лично к Валентине Терешковой назначить ее на судно капитаном, которому в то время присвоили имя «Валентина Терешкова». Более того, она якобы предлагала, чтобы весь экипаж был женским. При всей нашей теории равноправия мужчин и женщин, “на верху” сочли, что это перебор и настоятельно рекомендовали Нине Тимофеевне больше «не высовываться», так как можно потерять и эту должность. В целом она была хорошим специалистом, добрым человеком и очень одинокой женщиной.
Новый год мы встретили уже в море. После штормового Средиземноморья мы с наслаждением отстаивались на рейде Гибралтара. Затем, пройдя Гибралтарский пролив, повернули на юг. Наша задача состояла в том, чтобы находится в точке Атлантического океана между островами Вознесение и Святой Елены. Так решил ЦУП (Центр Управления полетами). Нельзя сказать, что это было очень романтично. Океанская зыбь давала о себе знать, но рано или поздно ко всему привыкаешь. Ходят же слухи, что адмирал Нельсон так и не смог избавиться от морской болезни и в море за ним ходил вестовой с ведром.
А вот мы, четырнадцать человек экспедиции и экипаж, старались добросовестно выполнять свою работу. Однако все было нудно и однообразно. Раздолье было лишь судовым рыбакам.
За время нахождения в тропических водах корпус судна мало-помалу оброс ракушкой и травкой. И вот, казалось бы, в этой сверхпрозрачной воде, где обычно ничего не наблюдается, стали появляться мелкие рыбешки. Со временем, как в знаменитом заливе Уолфиш-Бей, у борта судна кипело все от рыбы и всеобщей охоты друг за другом этой живности. Особым мастером рыбалки был у нас здоровенный добряк радист Веприк. Это благодаря ему повар готовил шашлыки из спинки тунца и жаренные кальмары с картошкой. Кстати, о кальмарах. Уже тогда я услышал, что членов экспедиции “за глаза” называли «кальмарами». Это потом прижилось и на других экспедиционных судах. Однажды, грянул гром. Наш капитан требовал от нас, чтобы судно идеально выглядело. И в один из дней, при хорошей погоде, он приказал спустить шлюпку для персонального осмотра корпуса судна. Корпус у нас был светло-шаровый, или если говорить по земному, — светло-серый. Как только шлюпка начала обходить судно, наш капитан потерял дар речи.
Столь интенсивная ловля кальмаров была, как говорится «на лицо». Весь корпус судна был в сплошных чернильных подтеках. На светло-сером фоне это было особенно заметно.
Распоряжение капитана было кратким и суровым: «Даю вам неделю на покраску. Рыбаков привлечь обязательно. Радиста Веприка тем более…» приказал капитан старпому, которая понуро опустила голову.
И все же нас на берегу не забывали. Раз в два месяца ЦУП разрешал покинуть точку работы и зайти в порт для пополнения воды и продуктов. Правда выбор был небольшим. Мы заходили в Абиджан, Берег Слоновой Кости и Дакар, Сенегал. В Дакаре местные “власти» разрешили нам на своем мотоботе отправиться на остров Горе. Он примечателен тем, что в годы работорговли на остров свозили невольников, а затем кораблями отвозили в Америку. Там все дышало стариной — и древние форты, и пушки, и узенькие улочки, и старинная каменная мостовая.
Через семь месяцев, после завершения очередного полета космического корабля, нам дали добро на возвращение домой. Через пару дней в нашу точку прибыл другой экспедиционный корабль — наша смена.
Для меня этот рейс вообще увенчался приятной новостью. Как-то меня пригласил в свою каюту капитан и сказал, что он выдвигает меня на должность второго помощника капитана. В заключении сказал, что после отпуска мы уже не увидимся так как, он рекомендовал меня на новострой «Космонавт Юрий Гагарин».
Нет смысла говорить, что этот турбоход был крупнейшим в СССР и даже в мире по программе космических исследований. Почти уверен, что все, кого зачислили в экипаж судна, были рады этому. Наверное, тоже самое испытывали и члены экспедиции. Но уже первый рейс показал, что не так все просто, хоть и очень интересно и романтично. Никто из экипажа не проявлял назойливого внимания к тому, что происходило в судовых лабораториях. Более того, при нормальных взаимоотношениях экипажа и экспедиции никто не интересовался, кто чем занимался до направления на судно и где проходил службу. Это было всеобщим табу. Мы, конечно, со временем, узнали, что члены экспедиции, в основном, офицеры Советской Армии и ранее служили на наземных комплексах слежения за космическими объектами. Таких в СССР было аж 14 — от Камчатки и Уссурийска до солнечной Евпатории. Надо полагать, что лаборатории судового комплекса были оборудованы аппаратурой знакомой нашим экспедиционщикам, а в шутку «кальмарам». Несмотря на обидное прозвище, отношения экипажа и экспедиции были дружескими.
Моя первая встреча с космонавтом произошла осенью 1972 года.
Хотя справедливости ради, во время подъема флага на НИС «Космонавт Юрий Гагарин» в Ленинграде на Балтийском заводе 14 июля 1971 года, на почетной трибуне на пирсе у борта судна находился космонавт Хрунов Евгений Васильевич. Однако, лично я с ним не пообщался. Только спустя много лет я ознакомился с его биографией. Все-таки есть категория людей способных на подвиги. Так в биографии Хрунова есть информация, что он принимал участие в ликвидации последствий Чернобыльской катастрофы. Печально, что Хрунов ушел из жизни в мае 2000 года, когда ему было всего 67 лет.
Другое дело, когда наше судно — «Космонавт Юрий Гагарин» стояло в Одессе у морского вокзала. Без всякой помпезности на борт судна поднялся Виталий Иванович Севастьянов. Он был в скромной гражданской одежде, и с трудом представлялось, что этот человек в космическом обмундировании и скафандре отправляется на ракете в космос. В тот день он довольно долго пробыл у нас на судне. Нам было интересно слушать его, а он в свою очередь живо интересовался нашей работой.
В первых числах марта 1973 судно вышло во второй экспедиционный рейс. Как это почти всегда бывает, произошла незначительная смена экипажа и экспедиции, а вот опергруппа была обновлена полностью. В этот рейс я пошел старшим помощником капитана и по роду своей работы часто общался с членами опергруппы. Хочу сразу сказать, что это были неординарные люди. Особенно выделялись три человека. Это полковник Анатолий Антипов. Ему было всего 35 лет: но с головой у него было все в порядке. Вполне приличное знание английского языка, а при заходе в Гавану выяснилось, что он свободно говорит еще и на испанском языке. Не менее интересным человеком был подполковник Валерий Тетерский, в прошлом летчик ВВС, а затем инструктор по подготовке космонавтов в Звездном городке (в ЦПК). К сожалению, жизненный путь его оказался недолгим. Особо интересным человеком мне показался подполковник Петр Иванович Колодин. Хотя у нас была приличная разница в годах — 14 лет, отношения были вполне товарищескими. Никогда не мог подумать, что наша дружба продолжится на многие десятилетия. Я знал, что Петр Колодин — непосредственно из отряда космонавтов, но то, что с ним произошло мне, естественно, было неизвестно. Лишь спустя месяц, и то случайно, мне поведал эту историю Тетерский. Всем хорошо известно, что 30 июня 1971 года, при завершении космического полета, погибли космонавты Добровольский, Волков и Пацаев. Но не все знают, что это был дублирующий экипаж. В основном экипаже были Леонов, Кубасов и Колодин. Все было готово к полету. В назначенный срок основной и дублирующий состав вылетели на Байканур. Произошло непредвиденное, но банальное. Заболел Кубасов. Обнаружилось легочное затемнение в связи с аллергией на цветение растения. Однако Госкомиссия за двое суток до старта решила отправить в космос дублирующий экипаж, который также прошел все проверки и был готов к полету. 21 день работы на орбите были успешными, а вот концовка оказалась трагической. Наверное, никто и никогда точно не узнает, что испытали члены экипажа основного состава космической экспедиции. Наверное, основное это шок. Если бы полетели они — результат был бы тот же. Так что о том, что думают люди, пока недоступно для современной науки, и к счастью. Единственное, что я знаю, а так это то, что Владислав Волков и Петр Колодин были друзьями. Поэтому, когда в 1973 году у Колодина родился сын, то в честь погибшего Волкова назвали его Владиславом. Вообще-то для Петра Колодина это была больная тема и, поэтому я никогда не задавал ему вопросов, связанных с этой катастрофой.
У нас было достаточно тем для разговоров. Никакие космические секреты меня не интересовали, а Колодин и Тетерский были людьми военными и знали, что можно говорить, а на что имеется запрет.
Как-то Петр Иванович поделился своими воспоминаниями о семье. Я был искренне удивлен, что у него 3 сестры и 5 братьев, а родился он в простой деревенской семье в Запорожской области. Но, наверное, надо отдать должное его родителям. Все дети стали достойными людьми. Если Петр Иванович стал офицером артиллеристом-ракетчиком, то его брат Андрей подался в подводники. Возможно, слово «подался» не совсем правильное, т.к. брат стал капитаном первого ранга и командиром атомной подводной лодки – «К-530». Мне неизвестна причина, но, к сожалению, в возрасте 41 года он ушел из жизни.
Несмотря на то, что за полгода плавания мы посетили Гавану, Виллемстад, Галифакс и Лас-Пальмас, плавание все же было долгим, и особенно для людей, кто впервые так долго был в океане. Хотя, как рассказывали Колодин и Тетерекий, по программе подготовки космонавтов предусматриваются различные психологические и физические нагрузки, и все в жестком режиме.
Как-то я обратил внимание, что у Петра Колодина поврежден палец руки и понимая бестактность вопроса я все же поинтересовался, что произошло. Убедительно разъяснил Валерий Тетерекий. Дело в том, что несмотря на постоянный контроль за траекторией движения спускаемого объекта дать 100% точку посадки его невозможно. И тому не один пример, когда спускаемая капсула с космонавтами угодила в непроходимую заснеженную тайгу или «приводнилась» в единственную лужу в Кустанайской степи. Правда, эта лужа оказалась глубиной под 2 метра. Поэтому, при подготовке космонавтов, предусмотрен сброс их на парашюте в неизвестный для них район по программе «Выживание». Это значит, что космонавты в течении двух суток должны надеяться только на себя. Считается, что за это время их найдут в любой точке земного шара. И, действительно, на время посадки спускаемого объекта были задействованы довольно большие силы в режиме «постоянной готовности». Так вот, когда Колодина и еще одного конкурсанта из ЦПК десантировали в тайгу, то при приземлении Петр сильно повредил палец кисти. Между прочим, могли десантировать и в пустыню. Конкурсантов не предупреждали, куда будет сброс. Но не надо думать, что о безопасности будущих космонавтов не думали. В районе десантирования всегда была группа спасения, на всякий случай.
Немало внимания уделялось и таким качествам человека, как коммуникабельность и совместимость. Мне это понятно и знакомо по длительным рейсам, когда в общем-то нормальные люди не выносят друг друга и абсолютно несовместимы.Что и говорить о космических полетах. Говорят, Юрий Гагарин уделял этому серьезное внимание и с некоторыми кандидатами в космонавты расставались по этой причине. Не претендую на истину в первой инстанции, но мне рассказывали, что по этой причине была серьезная проблема в одном из орбитальных полетов.
Наступил день, когда мы пришли в Одессу, а опергруппа убыла в Москву. Неожиданно в декабре 1973 года у меня была командировка в Бельгию, точнее перегон судна. А вот возвращались домой мы через Москву, и я заехал в гости к Петру Колодину в Звездный городок. Жил он в обычной девятиэтажке, разве что улучшенного проекта, но в Звездном городке было достаточно и «хрущёвок». Городок строился в конце пятидесятых-начале шестидесятых годов и был, по существу, обычным военным городком. Разве, что улучшенного проекта. В доме, где проживал Колодин, жили и герои-космонавты, уже побывавшие в космосе. Петр Иванович заранее выписал мне пропуск, поэтому на КПП проблем не было. Поздно вечером мы вдвоем удобно расположились на кухне, а жена Петра, Галя удалилась на отдых, так как рано утром нужно было быть на работе в Москве. Мы настолько увлеклись разговором, что я не сразу заметил небольшого человека в пижаме. Он вежливо поздоровался и присел на свободный стул, обращаясь к Петру сказал буквально следующее: «Надеюсь не помешаю и угостите ли чайком?!» О чем еще говорили, даже не помню. Но вежливый товарищ, допив чай поблагодарил за гостеприимство и сказал, что идет дальше учить английский язык, чем не мало меня удивил. Однако удивляться дальше пришлось мне еще больше. Петр Иванович, вероятно, понял, что я не узнал посетителя и как-то даже буднично сказал: «Вообще-то, это мой сосед, по лестничной клетке. И между прочим, зовут его Алексей Леонов. Ну, а дальше ты знаешь… Английский учит, так как планируется стыковка нашего корабля с американским, и Леонов назначен командиром нашего корабля».
На следующий день я вылетел в Одессу, а в конце февраля 1974 года мы вышли в третий экспедиционный рейс и оказался он одним из самых длинных — 303 дня. Работы было достаточно. Отработали по орбитальным станциям: Салют-3, Союз-14,15‚16 и Луна-23. За несколько дней до отхода из Одессы на судно прибыл подполковник Глазков Юрий Николаевич — будущий космонавт Советского Союза. Познакомился я с ним уже на переходе. В тот день мы вышли из Дарданелл в Эгейское море. На подходе к проливу Дора, как всегда, дул сильный ветер, но волне негде было разгуляться и, потому судно не испытывало качки. Единственной проблемой было наличие большого потока судов.
И вот в этот период на мостик поднялся Юрий Глазков. Его тактичность и воспитанность сразу расположили к себе. Во-первых, согласно морским традициям, он спросил разрешения зайти на капитанский мостик, а также присутствовать при прохождении пролива. Было видно, что ему это интересно. На первый взгляд казалось, что это какой-то министерский клерк или сотрудник какого-то института. Но как часто это бывает первое впечатление оказалось ошибочным. Глазков действительно родился в Москве, а вот дальнейшая его жизнь была все время связана с армией. Он закончил ставропольское Суворовское училище, а в 1962 году Харьковское Высшее авиационное. Уже в 1965 году был зачислен в отряд космонавтов. Конечно, все это я узнал гораздо позже. Без всякого бахвальства я хочу сказать, что мы почувствовали родственность душ, поэтому общались довольно часто. Вероятно, были интересны друг другу. Достаточно сказать, что в период захода в Галифакс мне подарили двухлитровую бутылку виски и мы ее за два месяца так и не допили. Обходились за долгие вечера, зачастую штормовые, как-то без спиртного.
Конечно, район острова Сейбл, где была наша точка работы, — не лучшее место в северной Атлантике, но зато наиболее удачная для отслеживания полетов орбитальных станций. Чем занимался Юрий Глазков на судне мне было неинтересно. Своей работы хватало. Но однажды ЦУП дал команду снять Глазкова с судна и отправить в Союз. Так случилось, что для выполнения этого задания НИС «Космонавт Владимир Комаров» подошел в нашу точку и, к сожалению, в темное время суток. Погода была свежая, а ждать улучшения не приходилось, так как она, погода, в этом районе и в это время года, всегда плохая. Отдать должное проектантам и строителям — на судне был поисково-спасательный бот. Во всяком случае, он был более безопасным при спуске на зыбь и волну. Мы по-дружески попрощались, и я вздохнул с облегчением, когда Глазкова высадили на НИС «Космонавт Владимир Комаров», и они взяли курс на Гавану.
Когда мы вновь, через полтора года, встретились, то первое, что сказал Юрий, что ему на всю жизнь запомнилась пересадка в северной Атлантике. Мотобот било и бросало в кромешной тьме так, что казалось, что этому не будет конца или конец будет печальный. Центр подготовки космонавтов даже не предполагал, что программа на «выносливость» достигнута полностью. Наша встреча произошла в августе 1975 года в Феодосии, куда зашло наше судно после окончания экспедиционного рейса по обеспечению полета «Союз-19-Апполон».
Когда на «Союз-19» полетели Леонов и Кубасов, мне невольно вспомнился вечер в Звездном городке у Петра Колодина, когда я не узнал Алексея Леонова. Но вернемся в Феодосию. 20 августа мы пришли на рейд Феодосии и стали на якорь. Вскоре возле нас стали два военных корабля Черноморского флота. Неподалёку производились какие-то поисково-спасательные работы, но нам, как говорится, до этого не было дела. В тот же день на судно прибыла большая группа сотрудников Центрального телевидения с известным телекомментатором Балашовым. Надо полагать, телекомпании дали указание смонтировать телерепортаж о судне, принимавшем непосредственное участие в обеспечении полета «Аполлон-Союз».
Почему приходится заострять на этом внимание? Да потому, что если говорить правду, то надо уточнить что же произошло дальше. Да простит меня мой капитан, давно ушедший из этой жизни. Дело было так. Рейс закончился. Уважаемые гости были на борту судна и гостеприимные хозяева с ними это дело отметили. Насколько мне известно, помимо капитана, из наших на банкете были комиссар и главный механик. Да в общем-то ничего особенного или противозаконного. Да и до Горбачевской антиалкогольной компании было еще далеко. Но как говорится всего не предвидеть. Участники банкета на следующий день решили дать себе выходной. И надо же было такому случиться, что в полдень к борту судна подошел большой катер, а на нём большая группа наших героев космонавтов. Растерявшийся вахтенный помощник, конечно, позвонил капитану, но тот приказал ему предупредить старшего помощника, то есть меня.
И вот в моей каюте расположились дважды Герой Советского Союза Павел Попович, Герой Советского Союза Виктор Горбатко, мой друг подполковник Юрий Глазков, может быть кто-то еще из героев и еще человек 6-7 в форме ВВС и в звании не ниже майора.
Принимая во внимание, что представительскими запасами я не располагал — не положено было по штату, а личных запасов к концу рейса никаких не было, то чувствовал я себя неуютно. Правда, помощники что-то сообразили в виде кофе и каких-то соков, но все это выглядело как-то убого. Судя по всему, Павел Попович был старшим в группе. Вот он и рассказал, что они космонавты, и при этом указал на присутствующих офицеров, прибыли из Евпаторийского центра управления на Феодосийский полигон по отработке спасения космонавтов из спускаемого объекта в случае приводнения в океане или море. Я старался все это слушать внимательно и надеялся, что появится мой капитан. Вероятно, Попович оценил нашу неловкость и неготовность со стороны экипажа к этой встрече и как-то вдруг неожиданно сказал: «А давай, старпом, поехали с нами на берег. Позвони своему капитану пусть отпустит тебя».
На его предложение я ответил явной глупостью.
«Да капитан вроде на берегу».
Все вежливо молчали, а Попович внимательно посмотрел на меня и улыбнувшись сказал:
«Да звони капитану, звони. А перед тем, как к вам ехать мы уточнили, что судовое начальство на корабле».
Больше всех был недоволен встречей Виктор Горбатко, но Павел Попович как-то сглаживал обстановку. Прежде чем покинуть судно, космонавты с интересом все осмотрели, а я смог дозвониться до капитана и доложить ему обстановку и, естественно, получил добро на убытие с судна.
В большом холе гостиничного номера, куда пригласил меня Павел Попович, было довольно многолюдно. По-моему, желающих выразить свое уважение и восхищение космонавтами было излишне много. Пару раз пытался просунуться в номер актер кино старший Стриженов, но был он на изрядном подпитии и его вежливо выпроваживали. Вскоре появился капитан первого ранга Касатанов и доложил Поповичу, что корабли ВМФ обеспечат работу в зоне проведения учения по подъему капсулы спускаемого объекта. Судя по всему, всем присутствующим этот доклад был «по барабану», но Юрий Глазков вдруг неожиданно обратился к Поповичу с просьбой отпустить его на наше судно, как говорится, вспомнить былое путешествие.
И тут меня нимало удивил Павел Попович. Судя по всему, он хорошо знал командующего Черноморским флотом адмирала Касатонова и его сына, иначе трудно понять его фразу:
«Доставить подполковника Глазкова на корабль «Космонавт Юрий Гагарин» безопасно. Ему еще завтра отрабатывать приводнение. Если что не так, лично сообщу отцу!»
Когда мы покинули гостиницу, то я вздохнул с облегчением. Все-таки я чувствовал себя не в своей тарелке. Мы немного прошлись по городу. Оба были в гражданской одежде и потому не привлекали внимание. Когда мы прибыли в порт то выяснилось, что оперативный дежурный не имеет никаких указаний относительно катера и кого куда доставлять. Обещали в течении часа решить вопрос. Невдалеке у причала стоял портовый буксир, и мы направили свои стопы к нему. Сделка была короткой и продуктивной. За две поллитровки обещали тут же доставить. Водки с собой не было поэтому рассчитались деньгами. Уже когда буксир подходил к нашему судну, Юрий как-то с грустью сказал:
«3агадочная страна. За поллитра можно быстрее решить вопрос, чем по указанию высокого начальства».
В целом, как мне показалось, он был рад, что прибыл на судно. А вот я, помня, что у Юрия завтра ответственные тренировки, старался сократить время нашей беседы. Уже тогда и гораздо позже я убедился, что для безопасности и спасения космонавтов делалось очень многое. Во всяком случае, если случится приводнение спускаемого объекта в океан, то были подготовлены 5 или 6 судов переоборудованные из лесовозов — «Севан», «Апшерон», «Ямал», «Баскунчик» и еще несколько судов. Они имели специально переоборудованный трюм и мощное подъемное устройство. Состояли они в составе ВМФ и под флагом Гидрографической службы, а вот тренироваться Юрию Глазкову предстояло с Виктором Горбатко. Уже длительный период они проходили подготовку к полетам на кораблях типа «Союз» и орбитальной станции «Салют». Планировалось, что Горбатко будет командиром, а Юрий Глазков бортинженером. Несмотря на столь напряженный график, Юрий успел в конце 1974 года защитить кандидатскую диссертацию и, конечно, я его от души поздравил.
Ближе к полуночи мы пришли к единому мнению, что до утра надо поспать. Первым рейдовым катером Глазков убыл с судна. Мы ни о чем не договаривались, а просто пожелали друг другу удачи. Я еще долго смотрел в след уходящему катеру и думал о том, что увидимся ли мы еще когда-нибудь. Основания для этого были. Планировалось, что меня утвердят капитаном, а по существующим тогда положениям, капитаном могли назначить на любое судно по усмотрению начальства и с годичным испытательным сроком. Так что с турбохода «Космонавт Юрий Гагарин» предстояло сходить, но в декабре того же года я оказался в Москве и заехал в Звездный городок. Глазкова я не застал, а вот с Колодиным и Тетерским увиделся. Мы прогулялись по городку, заглянули в Дом офицеров и Музей космонавтики. Конечно, экспонаты музея интересными, казалось бы, передовые достижения человечества. Но полагаю для многих людей, далеких от космических исследований все эти экспонаты были мало понятными. Мое внимание привлекла судомодель научно-исследовательского судна «Космонавт Юрий Гагарин». Пояснительная табличка говорила, что модель исполнена в масштабе 1:200. И, действительно, все было исполнено с ювелирной точностью. Я невольно задержался у этого экспоната. Невольно нахлынули воспоминания. И вдруг я услышал за спиной голос Петра Колодина, который кому-то сказал: «А это старший помощник капитана с турбохода «Гагарин»!»
Я повернулся. Передо мной стоял статный генерал. Не узнать его было невозможно. Это был начальник Центра подготовки космонавтов генерал-лейтенант Береговой Георгий Тимофеевич. Глядя на меня и макет судна, он сказал: «Сложный корабль. Наверное, трудно бывает в длительных рейсах?»
Я лишь ответил: «По-разному. Но вроде справляемся!»
Пожелав друг другу удачи, мы расстались. Уже поздно вечером, сидя дома у Колодина, я даже не знаю зачем затеял этот разговор. Я хотел попросить Петра Колодина, что бы он передал мое заявление Береговому с просьбой зачислить в отряд космонавтов. Отдать должное Колодину, он очень внимательно меня выслушал, а затем популярно все разъяснил. Приблизительно его монолог был следующим. Допустим заявление будет рассмотрено, но это ничего не решает. Довольно важно, какое образование вы имеете, и кто вы по специальности, каков ваш уровень знаний, во всяком случае по базовым наукам. Естественно, что проверка знаний будет по самым высшим требованиям. Медицинская проверка и обследование будет проведено также с высокими требованиями. И если даже все предыдущие проверки дали хорошие результаты это еще ничего не значит. При непосредственной подготовке к полету на различных тренажерах организм человека испытывает сверх перегрузки и не каждый способен это выдержать. Не надо забывать, что космический корабль очень малое замкнутое пространство и месячное плавание в нем, как в аквариуме, требует особой психической подготовки. Конечно, как питаться в космосе, космонавтов учат, но не надо забывать, что человек ежедневно ходит в туалет. В условиях невесомости — не простое занятие. Но даже если все изучено и физически готов к полету, то это тоже не гарантия, что госкомиссия утвердит тебя к полету. Мой путь тому пример. Можно всю жизнь готовиться и не полететь в космос. Слова Петра были настолько убедительны, что я даже не спорил ни по одному вопросу. В заключении он сказал: «Ты уже стал капитаном дальнего плавания и в ближайшее время выведешь свой корабль в океан. Стоит ли испытывать судьбу?»
Редко, когда я полностью соглашался с собеседником, но на это раз я понял, что космос — не мое и навсегда выбросил из головы эту затею. На следующий день я вылетел в Одессу, а через пару месяцев ушел в свой первый капитанский рейс.
Уже в рейсе я узнал, что Юрий Глазков все-таки полетел в космос на космическом корабле «Союз-24» и орбитальной станции «Салют-5». Полет длился более семнадцати суток, в период с 7 по 25 февраля 1977 года. Я был очень рад за своего друга. Летом того же года закончился мой испытательный рейс, длившийся больше года. Мы с женой оказались в Москве. Вот тогда и состоялась очередная встреча с Глазковым. Он заехал за нами к моим знакомым. Я впервые увидел его в военной форме. Все было просто блеск. Полковничьи погоны и звезда Героя Советского Союза. Правда, по дороге в Звездный городок, мы заехали на какой-то молодежный митинг или слет. Когда я оказался на трибуне вместе с Глазковым, то ощутил естественную неловкость, так как был абсолютно не причастен к этому мероприятию. Но подумалось о другом. Счастливая жизнь для Глазкова закончилась. Теперь он был узнаваем и популярен, но не свободен. Что дороже — сказать трудно. Так уж получилось, что в Звездном мы остановились все же у Петра Колодина. Я все-таки был у них уже не раз, и жена Петра была очень гостеприимной. Мы пробыли у них несколько дней. Не хотелось злоупотреблять гостеприимством хозяев. Перед отъездом Юра Глазков подарил на память ряд сувениров и свой портрет в космическом скафандре. Очень трогательная была надпись на фотографии о совместном плавании в северной Атлантике. Несмотря на всю доброжелательность со стороны Юрия, я отнесся к подарку фотографии с некоторой печалью, хотя внешне этого не показал. К сожалению, негативное предчувствие меня не обмануло. Больше с Юрием Глазковым мы не увиделись.
А вот довести меня и жену в Москву Петр Колодин попросил неизвестного мне тогда Владимира Джанибекова (урожденный Крысин). Оказывается, Петр Колодин и Владимир Джанибеков проходили совместную подготовку к полету на орбитальной станции «Салют-6», которая длилась подготовка с октября 1975 по 20 сентября 1977 года. Но Петр Колодин и в тот раз не полетел в космос. Обстоятельства бывают выше наших желаний. Уже по дороге в Москву Джанибеков сказал: «Петр Иванович Колодин сказал, что вы капитан дальнего плавания и плаваете на «Космонавте Юрий Гагарин». И как трудится?»
К этому времени мне было предложено вернуться капитаном на НИС «Космонавт Юрий Гагарин», от чего я не отказался и не лукавил, когда сказал:
«В принципе, так оно и есть. А насчет работы, могу сказать правдиво. Иногда молимся, чтобы техника не подвела».
Джанибеков о чем-то задумался, а потом сказал: «Я вас понимаю».
Мы еще о чем-то праздном и несущественном беседовали пока не въехали в Москву. Мог ли я тогда предположить, что передо мной будущий выдающийся космонавт СССР и дважды Герой Советского Союза, кавалер пяти орденов Ленина, Командор ордена Почетного Легиона Франции, генерал-майор авиации, совершивший пять полетов в космос. Наверное, самое героическое — совершил стыковку с безжизненной станцией «Салют-7» и совместно с бортинженером Савиных возобновил ее жизнедеятельность. Это, явно сложнее, чем высадиться в океане на брошенный корабль и спасти его. Тогда, и позже, при встрече с космонавтами, я убеждался, что эти люди настоящие герои и очень скромные люди.
Командуя турбоходом «Космонавт Юрий Гагарин» я пришел в день своего тридцати трехлетия в Галифакс. Рейс был долгим и напряженным. Но все рано или поздно заканчивается. 4 мая 1978 года мы отдали якорь на рейде Ялты, я не предполагал, что в этом году у меня произойдет несколько незабываемых встреч с космонавтами — прибытие в Ялту было согласовано с руководством, а точнее с ЦУП, так решила Госкомиссия, которая прибыла на судно для подведения итогов работы членов экспедиции. Судно стояло на якоре, и посещение судна посторонними было запрещено, но для руководства судна было сделано исключение. Так спустя почти восемь месяцев я увидел жену. Но не тут-то было. Даже капитан на судне не принадлежит себе.
Где-то около 14.00 часов вахтенный помощник доложил, что к трапу подошел глиссер и на борт судна поднялся космонавт Александр Сергеевич Иванченков и с ним два человека сопровождающих. Никто заранее об этом не предупреждал, поэтому визит был весьма неожиданным. Они удобно расположились в креслах у меня в каюте. Конечно, Александра Иванченкова интересовало все о нашей морской жизни и присутствовало большое желание посмотреть судно. Он недавно завершил полет продолжительностью 140 суток на космическом корабле «Салют-6-Союз-31» вместе с космонавтом Коваленок В.В. и был в настоящее время в отпуске на отдыхе. Но это не то, что мы понимаем под словом «на отдыхе». На самом деле, под пристальным наблюдением врачей и ограниченном перемещении. Сопровождали Александра Иванченкова врач и не то охранник, не то телохранитель. Видя, что моя каюта напоминает проходной двор, Александр неожиданно предложил встретиться на берегу. Местом его пребывания был домик космонавтов на берегу моря на даче генсека Л.И.Брежнева. Предложение было заманчивым, и я согласился. Гости скоро убыли, а через два часа глиссер опять подошел к трапу, как договаривались. Когда мы с женой спускались по трапу к глиссеру, я обратил внимание, что за нами наблюдают сотни членов экипажа и экспедиции. Может быть кто-то и с добрыми чувствами наблюдал за этой картиной. Ведь действительно, со стороны выглядело театрально эффектно. Капитан в красивой хорошо подогнанной таковой форме, а рядом молодая жена в летнем длинном платье. Но в действительности, это как раз тот случай, когда картина увиденного чаще всего раздражает массы, и говорит о существующей несправедливости. Такое осознание приходит с годами, а тогда по молодости, я не придал этому значение. А зря. Вот так на пустом месте можно нажить врагов, или просто недоброжелателей.
На берегу нас встретили доброжелательно. Вокруг было пустынно, но, надо полагать, все хорошо контролировалось. Было как-то душевно спокойно. Наверное, среди нашей небольшой компании лишь Александр и я по-настоящему это чувствовали и понимали. Он — после космического полета, а я — после длительного рейса в зимней северной Атлантике. Как говорится, программу посиделок всегда претворяют в жизнь хозяева. Вначале была предложена сауна. Я никогда не любил это мероприятие, но отказаться было неудобно, а вот моя жена Елена осталась на веранде и с удовольствием слушала как легкий прибой слегка шумит по Крымской гальке. Крепкие, вежливые и немногословные парни пожарили шашлыки и накрыли стол. Мы даже выпили бутылку хорошего Крымского вина. Вообще-то казалось, что находишься среди старых друзей. У меня после неоднократной встречи с космонавтами сложилось довольно твердое убеждение, что это высоко порядочные люди, без амбиций и очень коммуникабельные по натуре.
К концу вечера нам предложили проехаться на автомобиле по серпантину Крымских дорог и вечерней Ялте. Ну, а уже из порта нас доставили на катере на судно. В дальнейшем, мы долго переписывались с Иванченковым. Адрес у него в Москве был забавным — он проживал в Безбожном переулке.
Утром пришлось опять задуматься о проблеме, которая возникла при открытии границы в Ялте со стороны таможни. Дело в том, что члены экипажа и экспедиции купили в Канаде автомобили. Естественно, за легально заработанные деньги. Здесь нужно небольшое пояснение. В 1971 году морякам загранплавания в виде поощрения разрешили раз в год закупать за границей автомобили беспошлинно. Моряки были рады использовать эту возможность. Я думаю, мы были одними из первых. Всего в том рейсе было закуплено 17 б/у автомашин. По законам Канады все документы были оформлены верно — купчие имелись и канадская таможня поставила на них штамп при выходе из Галифакса. На каждый автомобиль имелся буклет технических проверок, а вот техпаспортов как таковых в нашем понимании, не было вообще в природе. На судне был оформлен коносамент на перевозку автомобилей морем. Однако для Советской таможни этого оказалось недостаточно. Ялтинская таможня предложила решать эту проблему в Одессе, куда судно должно было пойти дальше. однако и в Одессе ничего не решилось. Автомобили выгрузили на таможенный склад, а вопрос с техпаспортами предложили решать, как сумеем. Я понял, что проблема серьезная, и в Одессе мне ее не решить. Как только я узнал, что два члена экспедиции безуспешно пытались решить этот вопрос в Москве в Главном таможенном управлении, то понял, что пора и мне ехать в Москву. Для начала пришлось уговорить начальника пароходства отпустить меня на неделю в Москву. Новости о крупном задержании таможней автомобилей быстро распространились по Одессе. Речь уже шла о чести и достоинстве экипажа и экспедиции. О своем авторитете как капитана, и после первого рейса на «Космонавте Юрий Гагарин», я уже и не говорю. Короче говоря, начальник пароходства понял меня и дал добро на поездку в Москву и поиску справедливости. У меня был единственный вариант — обратиться к космонавтам. Так я в очередной раз оказался в Звездном городке. Отдать должное, меня внимательно выслушали и предложили свой вариант решения проблемы. Хотя они и не считали это проблемой. Никто ничего не воровал и оформлял документы по местным правилам, т.е. Канадским. И вот тут мне пришлось еще раз встретиться с начальником ЦПК, Георгием Тимофеевичем Береговым. Конечно, приятно было услышать, что он запомнил меня с нашей предыдущей мимолетной встречи и тем более, когда он поинтересовался, а получил ли я грамоту за обеспечение полета «Союз-Аполлон», подписанную им. Все это было приятно, но не имело никакого значения к цели моего визита. Однако, как выяснилось позже, ему уже все доложили, поэтому разговор был довольно коротким. Георгий Тимофеевич передал мне два письма на бланках ЦПК с ходатайством о решении вопроса с пропуском автомобилей, а также пропустить без задержки спортинвентарь для спортзала Звездного городка, подаренный польскими товарищами и придержанный нашей таможней. По указанию Берегового я должен был прибыть в Министерство обороны СССР к заместителю командующего космическими войсками генерал-полковнику авиации Герою Советского Союза, летчику космонавту СССР Герману Степановичу Титову с этими письмами для резолюции o ходатайстве.
«Да вы не волнуйтесь. Куда подъехать, вам скажут. Время встречи оговорено. Вас встретят и проводят. Пропуск выписан. Желаю удачи, капитан!» сказал он, когда мы расставались.
Когда я ехал в Москву, то прекрасно понимал, что какие-то подарки никому не нужны и неуместны в этом деле. Единственное на что меня уговорил наш механик, он же фотохудожник-любитель, так это взять большую фотографию судна «Космонавт Юрий Гагарин». В левом углу фотографии расписались капитан, главный механик и начальник экспедиции. В Звездном городке на фотографии поставили свои автографы 6 или 7 героев космонавтов.
В назначенное время я прибыл в Министерство обороны, а дальше с трудом вспоминаю, как я оказался в кабинете Германа Степановича Титова. Он вышел из-за стола, любезно поздоровался и предложил присесть на небольшой диванчик. Видя мою неловкость, он как-то по-товарищески смягчил обстановку, и сказал:
«Да ты не робей, капитан. Наверное, из худших выбирался передряг и штормов. Еще раз вкратце доложи о проблеме».
Я старался быть краток, так как понимал, что он в общем-то в курсе дела, по которому я оказался у него. Слушая меня, он что-то написал на тех письмах, что передал мне Георгий Береговой, а в заключении сказал:
«3автра утром, к 10 часам, Вам необходимо быть в Министерстве Внешней торговли, у замминистра Журавлева. Он курирует нашу таможню. Вас будут ждать у центрального входа. Ну а в заключении желаю Вам удачи и счастливого плавания».
Мне уже становилось неловко от того, что моей персоне уделяют внимание серьезные люди. Тем более, по такому меркантильному вопросу.
Как и было указано, к 10 часам утра я был в Министерстве Внешней торговли. Когда для решения какого-то дела дается «зеленый светофор», то все проходит удивительно гладко. Так было и в этот раз. Заместитель министра товарищ Журавлев встретил меня очень любезно. Он был искренне тронут подарком в виде фотографии судна. Пожалуй, и я бы хотел иметь такую фотографию с автографами космонавтов. Беседа наша была не продолжительной, но плодотворной. Правда, одна фраза «убила наповал». Уважаемый замминистра был как бы удивлен моим визитом и сказал, что не надо было добираться из Одессы в Москву, а стоило позвонить «по вертушке» и все бы решили. В тот момент в памяти предстала картина «ходоки у Ленина». Как бы бродили они, ходоки, по Москве, и решили зайти побеседовать с Ильичом. Я вежливо промолчал, а затем все же сказал, что текущие дела привели в Звездный городок. Я был на сто процентов уверен, что ему заранее позвонили, а его подчиненные всё выяснили по нашим автомобилям и, вероятно, доложили, что вопрос можно решить положительно, без каких-либо проблем или нарушений. Наша беседа закончилась на том, что он наложил резолюцию на моем заявлении — на двух письмах из почты космонавтов. В заключении, он предложил мне с этими документами проехать в Главное таможенное управление, которое, если мне не изменяет память, находилось на площади трех вокзалов: «Вы подходите прямо к начальнику управления. Я позвоню ему и предупрежу. Ну а Вам успехов в науке, » — сказал он в заключение.
Посещение Главного таможенного управления было коротким. Начальник управления, приняв от меня бумаги, лишь сказал: «Можете спокойно возвращаться в Одессу. К Вашему приезду все будет решено».
Я позвонил в Звездный городок и поблагодарил за помощь. В тот же день я вылетел в Одессу. Не успел я зайти в квартиру в Одессе, как раздался телефонный звонок. Звонили из таможни и интересовались, когда члены экипажа и экспедиции смогут забрать машины и в удобное для них время, при этом обращение “Уважаемый товарищ” звучало неоднократно, хотя еще недавно заявили, что машины не могут быть пропущены и называли меня гражданином. Буквально в тот же день я доложил начальнику пароходства, что за пять дней проблему с автомобилями удалось разрешить. На что он мне довольно откровенно сказал: «Человеческая зависть, надуманная клевета и негативная молва не имеет пределов и распространяется довольно быстро. Имей это в виду. И будь поосторожней».
На следующий день я приступил к своим обязанностям на судне. И хотя быть капитаном на «Космонавте Юрий Гагарин» было вроде бы и престижно, но со временем меня это стало тяготить. Причина была весомой. Во-первых, почти восемь лет работы на судне. Очень долгие рейсы. Плавание в Северной Атлантике зимой. Несмотря на сложность работы, она была все-таки монотонной, а флот продолжал интенсивно развиваться. Появились огромные контейнеровозы, лихтеровозы и ролкеры. Во всяком случае, крупнейшие в мире RO-60 были нашей постройки. В восьмидесятые годы мне удалось работать капитаном на этих судах. Ну а сослуживцев с «Гагарина» я не забывал и, естественно, общался, когда у нас совпадало время пребывания на берегу. Правда, на судне «Космонавт Юрий Гагарин» я больше никогда не был, но в меру своих возможностей отслеживал его рейсы. Суда экспедиционного отдела ЦУПа «Космонавт Владимир Комаров», «Академик Сергей Королев» и «Космонавт Юрий Гагарин», приписанные к Черноморскому пароходству, продолжали трудиться в Атлантическом океане меняя друг друга, а иногда работая в паре.